Я родилась 28 декабря 1925 года. Когда началась война, мне было 15 лет, я только-только закончила восемь классов.
Семья наша жила в Петроградском районе Ленинграда, в частном доме на берегу реки, возле авиационного завода. Мимо нашего дома как раз пролегала дорога на завод. Семья была большая: отец, мать, четыре брата и я, самая младшая.
Так как в нашем доме не было радио, о начале войны мы узнали не сразу. 22 июня был прекрасный солнечный день, но в небе летало небывалое количество самолетов, это рождало тревогу в сердце, а потом до нас дошло и сообщение о начале войны…
Так как мы жили в своем доме, у нас всегда было много гостей и людей. Через несколько дней после начала войны мы остались втроем, всех братьев забрали на фронт. Один учился в училище, другой закончил военную академию связи, третий был после финской войны – он остался кадровым офицером.
В сентябре умер отец, и мы остались переживать блокаду вдвоем с мамой. Младший брат погиб в январе 1942 года, но мама ждала его всю жизнь. Извещения о смерти нам не прислали, а написал о его судьбе товарищ, сообщил нам, что брат погиб сразу, от ранения в голову.
С первых дней блокады была введена карточная система, но после пожара в сентябре 1941 года, когда сгорели Бадаевские склады, и так как я еще не работала и была иждивенкой, норма хлеба стала 125 грамм на сутки. Тем, кто работал, выдавали чуть больше – 250 грамм. Хлеб был сухой, темно коричневого цвета и никто точно не знал, что входило в его состав, однако он давал силы для того, чтобы встретить завтрашний день, мы радовались и этому хлебу.
В апреле 1942 года норму добавили, были еще и крупы, давали даже водку, которую я приберегала для старшего брата, потому что она калорийная. Так как по всему городу не было ни электричества, ни водоснабжения, приходилось делать лампадки, которые горели от керосина, и ходить за водой. Чтобы побороть сильное чувство голода, по ночам я читала книги, и с первыми лучами солнца, по темному глухому коридору выходила на улицу в магазин, чтобы прокормить и себя, и маму. Мама очень тяжело переживала голод, она всегда хорошо питалась. Куда-то девался страх. Мы знали, что на улице страшно и темно, но не боялись, и бежали за долгожданной хлебной нормой.
За водой мы ходили к Неве, и это было очень непростым испытанием, вокруг проруби образовывалась ледяная корка и для того, чтобы набрать небольшой чайник и кастрюльку водой (ведер в доме не было), приходилось подползать к пройме на коленках. Нам повезло жить рядом с рекой, за водой было ходить намного проще, чем тем, кто жил в удаленных районах. Я брала санки, укутывалась в мамино длинное пальто и валенки и шла по воду.
Наш дом стоял на набережной, у нас был небольшой земельный участок, но в основном там росли дубы и березы, только в год перед началом войны мы посадили небольшую грядку картошки, видимо чувствовали приближение трудных дней. Эта картошка очень нам помогла. Когда мы ее варили, то сохраняли очистки, сушили их, смешивали с остатками чая и кофе, пропускали через мясорубку, добавляли «дуранду» (отходы от пшеницы) и жарили на олифе лепешки. Тогда нам казалось, что ничего вкуснее не бывает. Однажды друг нашей семьи принес клей, из которого мама сварила холодец, он был намного вкуснее, чем все те, которые я пробовала до войны.
Чтобы спасти нас от бомбежки, вокруг дома солдаты вырыли «щели» – убежища, где можно было спрятаться и укрыться от вражеских самолетов. Мама очень волновалась за меня, поэтому мы часто туда спускались, чаще всего по ночам, когда враг активизировал свои налеты.
Такие ночные подъемы не давали высыпаться и обычно обходили нас стороной, поэтому однажды я уговорила маму остаться в доме, несмотря на звук немецких самолетов над домом. Началась бомбежка, целью которой был авиационный завод. В эту ночь ни одна бомба не упала на завод и на дома в округе, но наутро мы увидели последствия – все огромные деревья были вывернуты с корнями из земли. Беда чудом обошла нас стороной, но после этого случая мама приняла решение оставить дом и переехать в комнату сестры, в доме, который находился подальше от опасности. Он располагался в этом же районе, на улице Зверинской (считалось, что такое название она получила потому, что в конце улицы располагался зоопарк). Переехали мы быстро, сложили все документы и самые необходимые вещи на саночки и поехали. На этих же саночках мы перевезли дрова, которые запас отец.
Самое тяжелое время конец 41-го, начало 42-го. Ноябрь, декабрь, февраль, январь, – в этот год зима была очень холодной и наступила быстро. Хоронили в братских могилах, было огромное поле на кладбище, где хоронили умерших. Была свидетельницей, как это было. Подъезжала большая грузовая машина к подъезду, спрашивали, есть ли умершие, нагружали целые машины. Кто мог, тот хоронил сам. Но могли не все. Зимой на саночках везли, без гробов, прямо завернутых в простыни… страшно.
К приходу весны, в марте, было принято очень разумное решение, которое избавило город от нависшей эпидемии, ведь все отходы и нечистоты выливались на улицу. Всех жителей города отправили на очистку города. Мне приходилось работать по шесть часов, а взрослым приходилось после восьми часов отрабатывать еще два – на уборке города. Все нечистоты убрали. Это спасло город и его жителей.
С соседями мы жили дружно, поддерживали друг друга, как могли. Очень в эти трудные годы помогало радио. Оно работало постоянно, транслируя сильный и мощный голос Левитана. Он так уверенно и ясно говорил, что это давало надежду. Я очень любила еще слушать по радио Ленинградский цикл стихов Ольги Берггольц.
Ничьих забот, ничьей любви не надо. Теперь одно всего нужнее мне: над братскою могилой Ленинграда в молчании стоять, оцепенев.
Из орденов и медалей за годы войны у меня есть значок «Житель блокадного Ленинграда».
С мужем, защитником Ленинграда, мы познакомились в институте, учились в одной группе. После окончания ЛЭТИИСС (Ленинградский электротехнический институт инженеров сигнализации и связи) по направлению переехали в Свердловск. Муж был заведующим кафедрой «Связь» в Уральском электромеханическом институте инженеров транспорта (ныне УрГУПС).
Работала в дистанции сигнализации, централизации блокировки и связи (ШЧ-6), сначала электромехаником АТС, в здании Управления дороги, потом перешла на должность инженера в Службу связи, где и работала до пенсии.