«Папа работал токарем в вагонном депо станции Егоршино. Осень 1941 года. Снега еще нет, но очень холодно, дует сильный ветер. Вокзал в виде барака. На перроне много-много народа. Стоит сплошной плач. От этого шума я все время убегала за угол вокзального здания. Мне было 4 года 8 месяцев.
Мама не работала. Осенью папа ушел на фронт, а 14 февраля 1942 года родилась сестренка Неля, родилась дома, роды принимала соседка Загвоздкина Ефимья Антоновна. Между нами – сестренками был братик Вова с 1934 года. Маме платили какое-то пособие на нас. На этом и жили. Помогали нам мамина сестра с мужем. Они просили у мамы или Нелю, или Вову, а я была уже ей помощница, поэтому меня они не просили. Но мама сказала, что вот отрубить палец у руки, будет больно – вот так и тут. Как можно отдать свою кровиночку, пусть и сестре, сказала, что умирать будем все вместе.
Когда Неле было около года, ее забрали к себе мамины родители в деревню. У них была корова, свое молоко. Вот там она и росла до 3-х лет. Летом и мы с братом жили у них.
Весна 1943 года. Было тепло, но еще в огородах ничего не садили. Папа был ранен в ногу и находился на излечении в городе Свердловске на УЗТМ. Мама очень хотела туда съездить. Надо было в то время брать пропуск в милиции. Вот его-то маме почему-то не дали. Она очень переживала. И вот весной 1943 года он на 3 суток приехал домой. Он рассказывал, что все раненые, которые выздоравливали, строили Сибирский тракт. Ему можно было уже не ездить на фронт. Пальцы на ноге (не помню на которой) были черные. Но он говорил, что не может сидеть дома, когда его товарищи бьют немчуру, погибают. В гостинце привез солдатских сухарей и кусок сахара. Это солдаты – раненые собрали сухари и пили несладкий чай, а сахар отдали в гостинцы. Папа отламывал маленькие кусочки сахара и угощал всех ребятишек во дворе. На сутки они с мамой ездили в деревню к дедушкам и бабушкам, а там же он хотел увидеть и Нелю. Всего один раз он ее и видел, а она его знала только по фотографии, которую он послал из города Свердловска.
Апрель 1944 года. Получили письмо с фронта. Папа жив, мы были рады. На следующий день почтальон снова заходит к нам. С опущенной головой маме вручает конверт. Мама взяла конверт и говорит, что рука не папина. Быстро вскрыла конверт, молча прочитав, громко закричала. Мы с братом сразу поняли, что папа погиб. Я выбежала на улицу. У нашего крыльца уже собрались ребята и взрослые. Все уже поняли, что это похоронка. Так не стало нашего папы.
Друзья по части маме писали, что он был убит немецким снайпером в сонную железу сразу насмерть. Только один товарищ писал, что похоронен он около хутора Суликово, другой писал, что около хутора Малая Мамайка. Маме в военкомате объяснили, что хутора близко друг от друга находятся. Один друг писал про хутор справа, другой – слева. Три года писала я в Калининскую область, так как фронт проходил там. Он был старшим сержантом в минной батарее. И вот только через школьный музей в 1995 году было найдено его захоронение и опять новый хутор – Ворсино. В 1997 году в марте я поехала на могилу, это 180 км от Литовской границы. В военкомате дали уже опять новое село – Ворвино. Да, там действительно очень близко расположены хутора друг от друга. Потому, может быть, долго не могли найти его захоронение. Еще воевал он в 1944 году в Калининской области, а потом оказалось, что это Псковская область, город Пустошка.
Это братская могила, в которой находятся останки 5750 человек. У всех найдены медальоны. Останки каждого уложены в плащ-палатку. Фамилии и воинские звания вписаны на планшете в виде книги. Памятник-воин на постаменте среди могил пустошкинцев, где есть могила пионерки-связной Ларисы Михеенко. А за ними братское захоронение. Усеченная пирамида, звезда. Вверху орденская лента. По бокам пирамиды вставлены фрески на военную тему. Вокруг пирамиды – цветы. Это захоронение стоит рядом с больницей, вокруг шумят сосны. Тихо.
Люди относятся к этому захоронению уважительно, с теплотой. Очень хорошо поставлено патриотическое воспитание в школах в городе. Бегут школьники класса 2-3, шумят, кричат. Приближаются к захоронению, подхватив свои ранцы, опустили головы, молча, медленно проходят. Прошли, оглянулись и снова после этого с шумом побежали дальше.
Везет женщина коляску с ребенком. Приближаясь к памятнику-захоронению, вдруг ребенок заплакал. Она чуть-чуть вполголоса успокаивает его, а сама на цыпочках, не стуча каблуками, спокойно проходит это место. И только проехав расстояние между больницей и оградкой захоронения, остановилась, чтобы успокоить ребенка.
А пожилые люди проходят тихо, опустив головы, некоторые останавливаются. Территория вся посыпана песком, я думала, специально, а потом убедилась, что там песчаная почва. Кругом чистота, никто ничего не портит.
Цветы и землю я положила к подножию листа книги, где фамилия папы. Пробыла я там почти целый день. Поезд приходит утром, а обратно уходит вечером.
Домой приехала, а на сердце неспокойно, я бы летом улетела туда. В августе я снова поехала на могилу папы, взяв с собой дочь. В марте в слезах я не заметила усеченную пирамиду – братское захоронение. Найдя фамилию отца, я и простояла весь день тут. А когда во второй раз я уже рассмотрела все и увидела, что цветы надо возложить к пирамиде. Мне стало спокойно.
Сейчас уже 10 лет, как я на пенсии, инвалид II группы.
Думаю, что еще хоть раз, да съезжу на могилу к папе. Мама рассказывала, что я очень хотела, чтобы у нас был папа. Часто говорила маме, что хочу папу. Но никто мою маму не сватал. Кому нужна была женщина с 3-мя детьми. Мама всю жизнь проработала в вагонном депо техничкой в общежитии. Работать начала в 1945 г., когда сестре и брату дали место в садике. Жили очень тяжело. Я ходила осенью и весной на поля, собирала мороженую картошку, а мама ездила куда-то за мороженой картошкой. Когда она оттаивала, снимали шкурку, толкли пестиком, если была соль, солили, не было, ели без соли. Пекли лепешки на плите, никакого масла не было, муки тоже. Булка хлеба стоила 160 рублей, то есть все пособие, которое мама получала на нас. Получая пайку хлеба, мама делила каждую на 3 части (завтрак, обед, ужин) и припивали кипятком без ничего. Траву, кроме крапивы весной, мама не кормила нам. Однажды услышала, что надо изрубить листья лопуха и смешать с яйцом, испечь, будет вкусно. Она сделала, но мы есть не стали. Она очень переживала, говорила, что лучше бы сварила это яйцо и разделила его нам на 3 части.
Помню, что однажды маме в вагонном депо дали подарки – американская помощь. Маме летнее пальто коричневого цвета из велюра и брату костюмчик. Пальто она обменяла на крупу. А костюмчик брат носил долго, берег его, так как он блестел, мягкий, красный. А до этого у него рубашка была сшита из холщевого полотенца».